Евген Плужник. Какой была глубокая медитативная лирика в украинской поэзии?

Почему мимо одних стихов мы проходим равнодушно и, едва прочитав, практически тут же забываем о них, а другие нам хочется перечитывать снова и снова, каждый раз открывая для себя в, казалось бы, уже хорошо знакомых строчках что-то новое? Сложный вопрос. Наверное, каждый из нас по-своему отвечает на него и одного, истинно верного ответа, скорее всего, нет. Потому — чисто моё, неискушенное мнение.

Во-первых, ритмика того или иного произведения должна совпадать с психологическими особенностями читателя. Все мы разные. Кто-то холерик. Кто-то флегматик. Кто-то интроверт. А его сосед, напротив, — экстраверт. И потому неудивительно, что нравятся нам разные поэты. И разные стихи.

Во-вторых, заложенная в произведении авторская мысль должна быть созвучна с тем, что творится уже в другой голове. Читательской.

И в-третьих, автор не должен быть равнодушен к тому, о чём он пишет. Если что-то задело поэта настолько, что просто не смогло удержаться внутри и вылилось на бумагу, то невозможно пройти мимо этого эмоционального всплеска и остаться равнодушным.

Всё это — и первое, и второе, и третье — в полной мере относится к Евгену Плужнику. Украинскому поэту, который никогда не относился к категории тех авторов, что, по образному выражению Валерьяна Пидмогильного, «свои поиски оканчивают на фабульных конфетах». И о котором я хотел бы рассказать сегодня.

Родился Евген 14 (по новому стилю — 26) декабря 1898 года в Воронежской губернии, на юге которой, в Богучарском уезде, была, да и сейчас есть, такая слобода — Кантемировка. Кантемирянин — под таким псевдонимом, по названию родного села, в 1923 году в киевском журнале «Глобус» были опубликованы первые стихотворения Плужника. На украинском языке.

Парадокс? И родился Плужник в Воронежской губернии. И писать, пробовать перо, ещё в гимназические годы, Евген начинал на русском. А в историю вошёл как известный украинский поэт.

Да нет никакого парадокса. Юг Воронежской губернии — Богучар, Россошь, Валуйки… Последние, правда, тогда, ныне они уже — Белгородская область. Все эти земли являются частью так называемой Слобожанщины. Территории, где, как в большом котле, перемешались, сплелись в неотделимое единое целое разные этнические группы — русские, украинцы, донские казаки. И в результате появилось слобожанское наречие, очень близкое к киево-полтавской «мове». А последняя, между прочим, — основа литературного украинского языка.

Так что в том, что Воронеж подарил Украине талантливого поэта — ничего странного. Тем более, что в 1918 году, как только Евген заканчивает Богучарскую гимназию, семья переезжает на Полтавщину.

Тяжёлое было время. Для всех. Гражданская война не щадила никого. Не прошла она и мимо учителя одной из украинских школ в небольшом селе Богачка Миргородского уезда Полтавской губернии.

Нет, сам Евген не стрелял. Ни в красных. Ни в белых. Ни в зелёных. Но душа его, и глаза были открыты. И они впитывали в себя всё, что происходило рядом. Вот тут, прямо у дома. В соседнем дворе. На улице.

Впитывали, чтобы уже скоро, всего через несколько лет, вылиться в те строки, мимо которых нельзя пройти и остаться спокойным. Мимо вот этих, например:

Ещё в плен не брали тогда… До столба он едва дошёл… Вся земля от крови руда — Кровавый рассол…

А он был молодой такой Горячо девчат целовал! Долго ворон ему степной Свет из глаз выпивал…

А теперь там полынь и синь На столбах провода… Отработал мужицкий сын — Навсегда!

Смерть не разбирала, кто прав, кто виноват, без особого приглашения могла войти под любую крышу. И дом будущего поэта не был исключением. Не про него ли самого вот это:

А он молодой-молодой, Школьник почти; витает Пух над небритой губой. Поди, и любви не знает.

Все смотрят глазами крыс… Какой-то сквозь зубы — к стенке! …А где-то солома крыш. …А где-то мать и Шевченко…

Ладонь на чело легла; Свет видит сквозь пальцы страшный… Минута текла, не текла… Наган дал осечку дважды.

А в третий… Пал солнечный смех На башмаки-прорехи. И правда, и радость, и грех, И боль — не навеки…

«Шевченко»… Все, кто знал Евгена, вспоминают, что над его столом всегда висели портреты Шевченко и Некрасова. Всегда и везде. Где бы поэт не жил.

А помотаться ему пришлось. И по своей воле, и без неё. Но последнее — потом. А тогда Плужник уехал в Киев, куда незадолго до того перебралась старшая сестра. Надо было получать образование. И Евген поступает в Ветеринарно-зоотехнический институт, но, достаточно быстро поняв, что это — не его, продолжает учёбу в Киевском музыкально-драматическом институте им. Лисенко. И товарищи-студенты, и преподаватели отмечали хорошие актёрские способности Плужника, его образный язык, юмор, не без оснований полагая, что Евгена в будущем ждёт заслуженный сценический успех. Но они ошибались.

Нет, годы учёбы не пропали даром. В творческом наследии поэта, кроме романа «Недуга» (1928 г. ), пьесы — «Профессор Сухораб» (1928 г. ), «У дворi на предмiстi» (1929 г. ), «Змова в Киевi» (1933 г., напечатана в 1989 г. ), несколько киносценариев. Но главным… Главным для него всё-таки стали стихи.

В 1923 г. один из «неоклассиков» — Николай Зеров — буквально за руку приводит Евгена в объединявшую всю «непролетарскую» украинскую литературу Ассоциацию писателей (Аспис). В следующем году Плужник входит в состав писательской группы «Звено», превратившейся в 1926 г. в мастерскую революционного слова («МаРС»).

И пошли поэтические сборники. В 1926 г — «Днi», в 1927 г. — «Рання осiнь», в 1933 г. — «Рiвновага» («Равновесие»). Последний, правда, опубликован только в 1948 г. и то — в Аугсбурге, ФРГ. По той простой причине, что 4 декабря 1934 г. Плужнику предъявлен ордер на арест и проведение обыска в его квартире.

И то, и другое было ожидаемо. И не только потому, что к тому времени уже были расстреляны 26 «врагов народа», среди которых было и немало товарищей Евгена по «Звену» и МаРСу". Но ещё и потому… Потому что нельзя… Нельзя было писать то, о чём поэт рассказывал в своих стихах. Например, об этом:

Сдаётся, недород не за горой: Земля без снега, а морозец ломит. Бледнеет слой На окоёме

Вечеря тянется — скучна она! И слов, и пищи — понемножку… А иногда, сдаётся, не одна Рука ко рту несёт пустую ложку…

Старик молчит. Не хватит, что ли, слова? А мысли… мысли все давно — в разброд! Зимою пала пегая корова, Теперь мякину город отберёт!

Суд был скорым. Уже 25 марта 1935 г. Плужнику был объявлен приговор — смертная казнь. Позже её, правда, заменят на 10 лет ссылки. Но в принципе, это — что в лоб, что… Для человека с больными лёгкими… Выдержать многие годы в суровом климате при полуголодной казарменной жизни и выжить?! Нет, невозможно.

Так оно и произошло. Меньше, чем через год, 2 февраля 1936 г., Евген Плужник умер в тюремной больнице Соловецкого лагеря особого назначения.

С его смертью, по мнению В. Крикуненко, в украинской поэзии оборвалась линия глубокой медитативной лирики. Той самой лирики, которой просто не могло не быть у человека, ворвавшегося в поэзию, когда ему только-только перевалило за двадцать! А завершил свой творческий путь в 37.

37… Пушкин, Лермонтов, Хармс, Хлебников, Маяковский, Шпаликов… Для многих русских поэтов эта зловещая цифра стала тем рубежом, через который они перешагнуть так и не смогли. Для украинских, оказывается, тоже.

Евген Плужник стал одним из тех, кто не смог… Не перешагнул. Но оставил нам свои стихи. И лиричные, в том числе. Такие, как вот это:

Нежна сухая линия плеча, Твоих локтей — по-детски острых, А уж не раз тайком я замечал: Глаз интерес, и страх, и слёзы Взрываются вдруг вызовом, и смех Слетает с уст… О девушка, ты — женщина! ________________________________________ По тексту статьи приведены стихи Е. Плужника в переводе Ю. Кузнецова.