Сергей Чекмарёв: что может успеть поэт за 23 года жизни?

13 января 1910 года, 100 лет назад, в Москве в семье зубного техника Ивана Чекмарёва родился первенец, названный Сергеем. Если бы хоть кто-то тогда знал, что младенцу отмерен очень короткий срок… Но он сумел распорядиться своей жизнью так, что спустя почти полвека после его смерти известный советский писатель Владимир Чивилихин высказался так: «Я считаю, что необходимо в школьные программы по литературе включить ещё двух авторов — хотя бы часика по два на каждого. Речь идёт о замечательных поэтах Сергее Чекмарёве и Василии Кубанёве. Школьники не знают их, а это преступление. Прекрасные дневники и стихи этих парней, обладающих огромной моральной чистотой, непосредственностью, запалом, подымут ещё не одну душу, помогут выработать правильный взгляд на жизнь».

Или вот небольшой отрывок из стихотворения Евгения Евтушенко:

Я так завидовал всегда всем тем, что пишут непонятно, и чьи стихи, как полупятна из полудыма-полульда…

И в этих строках воспоминание о нем, о Сергее Чекмарёве…

Он научился читать в возрасте пяти лет. Это был второй год войны, Первой мировой, и у взрослых хватало проблем и без его мальчишечьих забот. К тому же в семье едва ли не каждый год случалось прибавление в семействе. Словом, родителям было немного не до него. И Сергей попытался как-то привлечь внимание к себе, и едва освоив письмо, попытался рассказать о своих чувствах и мироощущении. Малыш выпустил рукописный журнал, который был воспринят в семье достаточно благосклонно, во всяком случае, дальнейшим выпускам никто не препятствовал.

Так и привык мальчик еще до школы записывать в дневнике происходящие события, давать им какую-то оценку. Очень рано увлекся поэзией. Причем ему одинаково нравились и поэт-горлопан Владимир Маяковский, и утонченный лирик Фет. По всей видимости, эти две непохожие друг на друга сферы поэтической мысли уравновешивали в душе чувствительного мальчишки его душевные порывы.

А вообще он с раннего детства поражал окружающих своими разносторонними интересами. Его одинаково увлекали и шахматы, и фото, и решение математических задач. Но главной любовью все-таки оставалась литература. Причем по мере знакомства любознательного мальчишки с разными литературными жанрами он тут же пытался попробовать и себя в нем. Что-то удавалось, что-то нет, но главное — он никогда не боялся экспериментов. Возможно, свой отпечаток откладывало то обстоятельство, что Сергей был старшим в большой семье, а значит, и испытывать все должен был на себе.

В школе он учился вполне успешно. Учителя отмечали его знания как по техническим наукам, так и по гуманитарным. А потому парень не мог сразу же определиться с тем, какую профессию выбрать. Учителя призывали отдать предпочтение инженерным специальностям и поступать в МГУ или МВТУ. Одноклассники, напротив, призывали стать писателем, тем более, что с каждым годом стихи удавались Сергею все лучше. Он умел подмечать главное даже в небольшом штрихе и, что немаловажно, умел все это выразить в поэтичной форме.

Но что такое поэт в такое непростое время? Поэтическим словом и тогда, и сейчас сильно не разбогатеешь, а оставаться на попечении родителей Сергею не очень-то хотелось. Словом, подал документы в технический вуз.

Все были уверены — Чекмарёв поступит: кому же тогда учиться, как не ему? Но в середине двадцатых годов в стране победившего социализма для того, чтобы стать студентом одних только знаний было недостаточно. Требовалось ни много ни мало — «пролетарское происхождение». А его-то как раз у Сергея не было, он был из интеллигенции. Три года подряд пробовал выпускник школы «пробиться» хотя бы в один из этих вузов — легче было верблюду пройти через игольное ушко. Экзамены Чекмарёв сдавал на пятерки, но на мандатной комиссии его «срезали».

Дольше стучаться в закрытую дверь не имело смысла. Нужно было искать что-то новое. А тут как раз вождь всех времен и народов объявил курс на коллективизацию. В 1929 году, названным Сталиным «годом великого перелома», Сергей Чекмарёв стал студентом Воронежского сельскохозяйственного института. Да и то, можно сказать, сжалились. Приняли в дополнительную группу, что автоматически означало отсутствие стипендии и общежития. Но разве такое отношение могло испортить радость от того, что он теперь студент?!

Дома, в Москве, очень ждали писем от старшего сына. Но он писал не так уж часто — мотался по подшефным колхозам, часто забирался в незнакомые для себя села и агитировал мужиков за колхозы. Очень умело «подстраивался» под обстановку — местных богатеев, к которым чуть позже прилип ярлык «кулак», высмеивал зло и беспощадно. Не раз его били, обещали «пристрелить или зарезать» — угрозы никогда не останавливали Сергея. Понятно, что об этом он в письмах домой не сообщал. Ни родным, ни любимой девушке Тоне, с которой у него были очень трудные отношения. Они любили друг друга, но слишком много вокруг было обстоятельств, которые помешали им быть вместе.

Не смогли, не переступили через себя, не сумели вовремя понять, что дорожить нужно каждым днем, каждым часом любви. Но молодости свойственно разбрасываться, полагая, что «вся жизнь впереди».

После окончания вуза Сергея отправили в Башкирию. Тоня с ним не поехала. Поди, определи сразу, что это твоя судьба? И кто его знает, если бы рядом была любимая, глядишь, и помилосерднее к нему оказалась бы судьба. Но история не знает сослагательного наклонения.

Он писал ей стихи, стараясь передать все свои чувства.

И вот я, поэт, почитатель Фета, Вхожу на станцию Карталы, Раскрываю двери буфета, Молча оглядываю столы.

Ночь. Ползут потихоньку стрелки. Часы говорят: «Ску-чай, ску-чай». Тихо позванивают тарелки, И лениво дымится чай.

Что же! Чай густой и горячий. Лэкин карманда акса юк! В переводе на русский это значит, Что деньгам приходит каюк.

Куда ни взглянешь — одно и то же: Сидят пассажиры с лицами сов. Но что же делать? Делать что же… Как убить восемнадцать часов?

И вот я вытаскиваю бумагу, Я карандаш в руках верчу, Подобно египетскому магу, Знаки таинственные черчу.

Я знаю: я нужен степи до зарезу, Здесь идут пятилетки года. И если в поезд сейчас я залезу, Что же будет со степью тогда?

Но нет, пожалуй, это неверно, Я, пожалуй, немного лгу. Она без меня проживёт, наверно, — Это я без неё не могу.

У меня никогда не хватит духу — Ни сердце, ни совесть мне не велят Покинуть степи, гурты, Гнедуху И голубые глаза телят.

Ну так что же! Ведь мы не на юге. Холод, злися! Буран, крути! Всё равно, сквозь завесу вьюги Я разгляжу свои пути…

Тоня читала эти стихи. С тихой грустью. Потому что вдали от Сергея потянулась к другому. Поверила. Оказалась обманутой. Родила ребёнка. Правда, позже не смогла устоять перед напором чекмарёвских слов. Приехала в Башкирию вместе с сыном. Но оказалось, что холод и буран, ей, привыкшей к Москве, переносить тяжко. Сергея собрались призвать в армию и, пользуясь этим, Тоня уезжает в столицу. На словах — временно, на деле — навсегда.

Скажи мне, неужели ты со скукой смотришь на небо? И жизнь тебя измучила и кажется сера?

И как в реку бросаются, не глядя, хоть куда-нибудь, Бежать тебе хотелось бы из этого села?

А мне минуты кажутся чудесными и гордыми, По книгам буквы ползают, беснуется метель,

И лошади проносятся с опущенными мордами, И избы озаряются улыбками детей.

Она уезжает. А его в армию не призывают — зрение не позволяет. У него два пути: либо вернуться в Москву, к любимой и такой желанной, либо в Башкирию, к «телятам с голубыми глазами». Он выбирает второе…

Но уже стучится в сердце судьба. Ему, как редко кому из поэтов, удается предсказать свой фатум.

Ты думаешь: «Письма В реке утонули, А наше суровое Время не терпит.

Его погубили Кулацкие пули, Его засосали Уральские степи.

И снова молчанье Под белою крышей, Лишь кони проносятся Ночью безвестной.

И что закричал он — Никто не услышал, И где похоронен он — Неизвестно"…

Нет, то были не пули. Но 11 мая 1933 года 23-летний зоотехник выехал на легком тарантасе в сторону одной из дальних ферм. К месту назначения не прибыл. Спустя несколько дней его вытащили из реки Сурень. Мертвым. Скорее всего, кулаки рассчитались…

В районном центре Исянгулово Скргею установлен памятник. На его постаменте надпись: «Поэту-комсомольцу, отдавшему свою жизнь за победу колхозного строя в Башкирии». Есть памятный обелиск и на месте гибели Сергея Чекмарева на берегу речки Сурень. Всего ему установлено четыре памятника. Мальчику, прожившему только 23 года. Мужчине, который успел столько много…

Его стихи увидели свет через одну его короткую жизнь — через 23 года. Они сохранились в семье. Стихи, письма, дневники неизвестного широкой публике поэта с середины 50-х до начала 80-х годов неоднократно издавались в Москве, Уфе, Свердловске, Челябинске… Он стал одним из любимых поэтов поколения шестидесятников. Известный русский писатель Константин Федин назвал Чекмарёва «одним из самых ярких сыновей нашего времени». Он же заметил, что «это поэт, каких немного сейчас и какие нам нужны до зарезу».

Таких было мало. Может быть, еще и поэтому в начале 90-х в народе так и не нашлось достаточно нравственных сил для того, чтобы, видоизменив политическую систему, сохранить единое государство.